II. Наместник Кавказа и Главнокомандующий войсками Кавказского
военного округа генерал-адъютант граф Воронцов-Дашков (1905—1915)
Перехожу к графу Воронцову-Дашкову. Назначение этого выдающегося государственного человека, чье имя несомненно займет лучшие страницы в летописи Кавказа, последовало в момент, когда революционные зарницы уже осветили небосклон далекой окраины России.
В мою задачу не входит освещение настроения умов того сложного предреволюционного времени. Я укажу только, что политические струны на Кавказе были натянуты до отказа. Во главе Кавказа должен был стать человек уравновешенного и недюжинного ума, человек с смелым, независимым характером и дальновидным взором, и, наконец, человек с волей и добрым сердцем, легко воспринимающим и понимающим душу Кавказа.
Таковым человеком голос закаленных (старших) воинов Кавказа назвал графа Воронцова-Дашкова, а голос этот был доведен до сведения Государя генерал-адъютантами князьями — Захарием Чавчавадзе10 и Ивант Гивичем Амилахвари11. Граф Воронцов-Дашков с Кавказом познакомился еще во время борьбы с горцами Западного Кавказа. Его имя здесь связано со станицей Троицкой*, казаком которой он числился. Затем он состоял в должностях — адъютанта Наместника Кавказа фельдмаршала кн. Барятинского12 и Командира Конвоя (1859—1861). Вот в эти-то юные еще года его исключительные душевные и моральные качества стали известны его соратникам и друзьям, знаменитым кавказским великанам — кн. Захарию Чавчавадзе и И. Г. Амилахвари, настоявшими перед Государем на его назначении на Кавказ.

Особенно туго приходилось докладчикам, в том числе начальнику Штаба округа Генерал-лейтенанту Белявскому9, человеку весьма несимпатичному и суровому.
После разносов и криков Кн. Голицын обыкновенно говорил нам, сопровождавшим его во внутренние покои офицерам, что “по человеческой психологии и логике надо нагонять холод и страх на людей и что в этом кроется залог преуспеяния”.
Вне рамок службы Голицын был добродушным русским “боярином”, большим хлебосолом и приятным собеседником. Когда у него бывали большие вечера, он всегда обходил лично гостей и угощал их.
Во время завтраков и обедов Князь всегда приказывал молодежи повторять вкусные блюда, чему, конечно, молодежь была очень рада. Касаясь широкого гостеприимства Голицына, надо сказать, что у него всегда был расчет по одной бутылке шампанского на человека за столом.
У князя Голицына была привычка появляться неожиданно на базарах Тифлиса и наводить порядок, а в неприемные часы он переодевался в штатское платье и отправлялся в дворцовый сад заниматься “заморскими” розами и др. цветами, которые он любил разводить и показывать гостям.
Характерно, что он не раз признавался, что единственно кого боится — это жены начальника Штаба М. И. Белявской, мужа которой он весьма часто разносил, привлекая внимание улицы своими криками на своего ближайшего помощника.
Во время русско-японской войны кн. Голицын разрешил одному офицеру (старшему) идти на войну. При этом Князь и Княгиня любовно снарядили офицера своего Конвоя, подъесаула Золотарева, вернувшегося с войны штаб-офицером и убитого вскоре татарами разбойниками не далеко от Агдама, Елизаветпольской. губ., благословив его по-родительски на ратный подвиг и снабдив богато всем необходимым офицеру на войне.

Когда я прошел весь этот показ, тогда только состоялся приказ о моем назначении в Конвой.
Надо заметить, что Голицын не любил многолюдных штатов. Состав Конвоя очерчивался тремя офицерами и 200 казаками. Личная его “свита” состояла: из одного адъютанта — ротмистра Романовского7 (впоследствии батумский губернатор), одного штаб-офицера для поручений (подполковник Тарановский) и одного чиновника (Н. М. Проконе8), — вот и все.
Особенно интересны были дни приема представляющихся и просителей. В эти дни недели (среда) к 2½ час. дня собирались: в белом зале (Георгиевском) все начальники управлений и учреждений, находившихся в гор. Тифлисе, и представляющиеся чины армии, и пр. Одновременно в другом зале, так называемом портретном, — строились просители, преимущественно из “народа”.
Нужно заметить, что этих последних всегда было очень мало (2—5 чел.), а иногда и совершенно не было. Объясняется это обстоятельство страхом, который наводил князь своим криком на просителей. И действительно он наводил ужас не только на просителей, но и на сановных представляющихся.
Сопровождая князя при его выходе к ожидавшим его в обоих залах, я был всегда свидетелем, как люди бледнели, как дрожали у них колена. Случалось часто, когда князь вместо намеченной очередной жертвы разноса нападал по ошибке на совершенно невинного человека.

Осуществление этой задачи взяла на себя партия сепаратистов армян “дашнакцутюн”, комплектовавшаяся из революционной интеллигенции.
Острие национальной борьбы дашнаков сначала было направлено против Турции, где эта борьба текла в русле освобождения армян от власти турок. Когда же дашнаки свою революционную деятельность перенесли в пределы русской Армении, и в партийную их казну потекли широкой рекой средства из церковных, школьных и др. источников, кн. Голицын распорядился в грубой, свойственной его натуре форме конфисковать эти источники.
Армянский народ поднял шум на весь мир. Наша радикальная печать в свою очередь старалась сгустить краски. В итоге — родилась печать “реакционной, антигосударственной и т. д. политики Голицына на Кавказе”.
Во второй половине 1904 года (в начале июля) кн. Голицын уехал в Россию и больше не возвращался. А в начале* 1905 года на Кавказе было восстановлено Наместничество. Первым Наместником был назначен граф Воронцов-Дашков, прибывший в Тифлис и вступивший в управление Наместничеством 5 мая того же года.
Прежде чем обратиться к жизнедеятельности графа Воронцова-Дашкова, необходимо сказать несколько слов о кн. Голицыне для его личной характеристики.
Начну с поступления моего младшим офицером в Конвой, тогда именовавшегося “Конвоем Командующего войсками Кавказского военного Округа”.
Прежде чем зачислить меня в Конвой согласно ходатайства его командира, кн. Голицын приказал меня ему представить. На приеме он меня спросил “знаю ли я строевую службу достаточно твердо?” Получив удовлетворяющий его ответ, он поставил мне другой вопрос: “а каков ваш (т.е. мой) клинок шашки”? — Я молниеносно выхватил из ножен знаменитый волчок (“заколдованный Терс-маймун” со стилизованным бегущим волком) и показал князю. Похвалив за оружие, князь Голицын приказал мне представиться княгине, его супруге, в ее приемный день.

Однако такая общая трактовка вопроса, без объяснений причин, мне кажется не совсем правильной. А между тем широкие слои русского общества именно питаются этой общей, уму и сердцу ничего не говорящей, постановкой политики Голицына в плоскость подчеркнуто недоброжелательного отношения и личных антипатий к армянскому народу, как к таковому.
Я не буду входить в гущу этого интересного и до сих пор честно и правдиво не освещенного вопроса, скажу только, что кн. Голицын виноват постольку, поскольку вообще виновата политика России в отношении Кавказа и многочисленных народов, его населяющих. И только.
Голицын, так же как его предшественники, вносил мир и согласие между основными тремя народностями Закавказья, постоянно враждовавшими между собою. Армяно-татарские “резни” известны миру. Еще до наложения рук на церковное и школьное имущество и доход Армении в 1897 и 1902 гг. казачьи части по распоряжению кн. Голицына несли охранительную (летние жилища — пастбища Эйлат) службу, чтобы не допускать армяно-татарских столкновений и т. д. Словом, Кавказское начальство всегда стремилось охранять мирный труд кавказского населения, способствовать поднятию его благосостояния.
В девяностых годах мы замечаем громадный рост культурно-экономической производительности края. На почве этого благосостояния и в связи с общим революционным движением внутри России в русской Армении зарождается острое националистическое чувство, вылившееся в определенную программу-минимум: — добиться для Армении республиканского строя в Российской федерации, — как этапа к возрождению Великой Армении.

Нападавшие бросились бежать, а князь, обливаясь кровью, прискакал во дворец.
Через час злоумышленники были захвачены стражниками и казаками конвоя, выскочившими по тревоге, имея в ружейных чехлах палки вместо ружей. Это странное обстоятельство в жизни войсковой части, когда палка для видимости должна была изображать винтовку, имеет свое объяснение в следующем: около того времени по Кавказскому военному округу последовал приказ, в силу которого ротные, сотенные и эскадронные командиры и пр., у которых пропадала винтовка, отрешались от должностей.
Командир Конвоя подполковник Драгомиров4, старший сын знаменитого генерала5, для своего душевного спокойствия хранил ружья под замком у себя. Когда дали знать в Конвой — спешить на помощь, казакам ничего не оставалось, как скакать без ружей, а некоторые с палками в чехлах.
Стражники подоспели раньше и, захватив злоумышленников живыми, убили их, несмотря на то, что один из них умолял дать ему возможность попрощаться с матерью-старухой.
Они оказались армянами революционной партии “Дашнакцутюн6”, действовавшими по постановлению этой партии. Молва упорно говорила, что в их задачу входило снять голову с кн. Голицына и водрузить ее на Эриванской площади. Убитые армяне были туго затянуты длинными полотенцами, чтобы “легче было бежать”, — как мне объяснили. После постигшей дашнакцутюн неудачи в открытом “бою” армяне, как гласила молва, хотели взорвать Тифлисский дворец и таким путем покончить с кн. Голицыным.
Инженерному ведомству пришлось устроить кругом дворца подземные ходы и постоянно их наблюдать, чтобы предупредить подвод под дворец мин.
Покушение на жизнь Голицына было вызвано, как известно, “близорукой политикой последнего на Кавказе вообще и в отношении армянского народа в частности и в особенности”.

I. Главноначальствующий на Кавказе и Командующий войсками
Кавказского военного округа ген<ерал>-адъют<ант> Князь Голицын
Мой приезд в Тифлис во второй половине августа месяца 1902 года ознаменовался известным покушением на жизнь Главноначальствующего на Кавказе кн. Голицына.
Насколько я помню, некоторые характерные черты этого покушения остались совершенно неизвестными. О них никто не писал и писать не мог. Поэтому я попытаюсь в общих чертах их восстановить. Князь Голицын с женою возвращался с обычной прогулки из ботанического сада. На Коджорском шоссе, близ Тифлиса, экипаж Главноначальствующего был остановлен тремя “просителями” с протянутым прошением в руках. Просители, в скромных крестьянских одеждах, не внушали подозрения. Голицын взял прошение. Тем временем один из нападавших стал перед лошадьми, а двое других заскочили с двух сторон экипажа. Ординарец-казак, сидевший на козлах, и кучер сообразили недоброе. Первый соскочил с козел, но упал, а второй дал кнута. В этот промежуток времени два ставших у подножек экипажа злоумышленника стали наносить острыми кинжалами раны в голову князя. Голицын и его жена не растерялись. Они палкой и зонтиком ловко отбивали удары. Прежде, чем казак успел оправиться, а кучер дать полный ход, нападавшие успели, однако, нанести тяжелую рану своей жертве в голову.

БИГАЕВ Николай Александрович, р. 1864. В службе с 1885, офицером с 1887. Полковник, начальник конвоя В.К. Николая Николаевича на Кавказе. В Добровольческой армии с нояб.1917. В эмиграции 1925-1937 в Праге; начальник РОВС в Чехословакии, старшина Кавказского куначества. После 1945 - в Германии. Ум. 25 мар.1951 в Мюнхене.
Н. А. БИГАЕВ
ПОСЛЕДНИЕ НАМЕСТНИКИ КАВКАЗА
(в свете личных воспоминаний)
(1902—1917)
От автора
Мне поставлена задача — дать характеристику той части жизнедеятельности последних наместников Кавказа графа Воронцова-Дашкова1 и Великого Князя Николая Николаевича2 и отчасти их непосредственного предшественника главноначальствующего князя Голицына3, которая остается покрытой полной неизвестностью для печати и широких слоев общества.
Взявшись за разрешение этой весьма щекотливой и трудной, в условиях эмиграции задачи, автор считает необходимым предупредить, что все, что будет сказано в настоящей работе, — есть результат личных наблюдений и воспоминаний автора, имевшего, по характеру своей службы*, случай почти ежедневно видеть указанных выше начальников Края в разнообразной обстановке их жизни и деятельности.
Автору приходится пользоваться исключительно услугами архива своей памяти. Поэтому, ручаясь за достоверность излагаемого, он, однако, не ручается за точность дат.
На периоде до возрождения на Кавказе наместничества в 1905 г. я, в силу характера задания, остановлюсь лишь слегка, обратив все свое внимание на эпоху двух русских революций и великой войны (1905—1917 гг.).
К сожалению, я многое вынужден выпустить из моей настоящей повести по причинам вне моей воли лежащим. Должен опустить и некоторые красочные моменты из Кавказской действительности, представляющие известный интерес, в виду того, что я не могу вспомнить фамилий некоторых действующих лиц героев, виновников этих моментов.
Прага 1928 г.